«Если бы я была президентом Международной федерации гимнастики, то, ей-богу, дисквалифицировала бы нашу команду целиком и полностью. Или, на худой конец, устроила бы для нее отдельные Олимпийские игры. Потому что, на мой опять-таки взгляд, выигрывать у соперников более пяти баллов, как это было сделано в Барселоне, так же неприлично, как есть руками на королевском приеме…» Мой барселонский репортаж для газеты о мужском командном гимнастическом первенстве начинался в 1992-м именно этими словами. После у нас никогда больше не складывалось такой команды, как та. В моей памяти были свежи выступления наших ребят на заключительном предолимпийском первенстве Содружества, проведенном вдали от чужих глаз на знаменитой подмосковной базе «Озеро Круглое». Там не было оваций и аплодисментов. Просто некому было аплодировать – зрителей на тот отбор не приглашали. Зато общий уровень «камерного» чемпионата был куда как выше олимпийского. Поэтому командная победа представлялась не просто реальной. Она заведомо воспринималась, как неизбежность. Именно там, на «Круглом», главный тренер сборной Леонид Аркаев сказал мне с горечью, что чувствует себя виноватым перед теми, кого просто физически не может включить в команду, - мест-то всего шесть… Вместе с тем в гимнастический зал я ежевечерне ходила с тяжелым сердцем. Потому что в самый первый день турнира стала очевидцем совершенно безобразной сцены. Два очень известных, титулованных и по отдельности очень симпатичных мне человека орали под трибунами друг на друга, перемежая взаимные упреки матом: делили еще не завоеванные гимнастами награды на российские и украинские… На жовто-блакитный счет можно было, действительно, смело отнести половину будущего успеха. Украину в гимнастической сборной представляли Татьяна Гуцу, Татьяна Лысенко, Григорий Мисютин, Рустам Шарипов, Игорь Коробчинский. Но слушать все это было больно, гадко и несправедливо. Потому что все они – девчонки и мальчишки Объединенной гимнастической сборной – выросли на «Круглом». Они все были «наши», а свежеиспеченные местечковые чиновники за глаза рвали их на части с мясом и кровью, предвкушая грядущие правительственные награды за чужой успех на собственные пиджаки.
* * * Междоусобные войны начались на самом деле гораздо раньше. Руководство Объединенной сборной изо всех сил старалось соблюсти некий «национальный» баланс– такова была негласная договоренность между республиканскими спорткомитетами. Например, незадолго до Игр вышло так, что «крайней» в художественной гимнастике стала иркутянка Оксана Костина. Потому что представляла Россию. В сборную были включены Оксана Скалдина и Александра Тимошенко. Обе выступали за Украину: должок перед этой тогда еще республикой образовался в силу того, что то ли в борьбе, то ли в штанге российское представительство оказалось выше допустимого.
Хотя в сугубо гимнастических кругах все прекрасно понимали: Костина – ничуть не слабее соперниц. Возможно, даже сильнее. Просто государственные интересы сложились не в ее пользу.
В Барселоне, на соревнованиях по спортивной гимнастике я случайно увидела Оксану из трибуне. Ее привезли на Олимпиаду запасной. Она сидела на ступеньках, с потемневшим, осунувшимся лицом. Накануне еще верила, что случится чудо и ей скажут: ты - в команде. Ведь право на это Оксана завоевывала (и по справедливости - завоевала) весь олимпийский год. Ей продолжали говорить, отводя в сторону глаза: «Пока ничего не решено. Завтра…» Мы же, журналисты, уже знали другое: в заявочных списках участников, которые должны были быть поданы в секретариат соревнований до определенного срока, фамилии Костиной не было.
А осенью 92-го Оксаны не стало. Она разбилась на машине, которую вел ее друг, серебряный и бронзовый призер барселонских Игр в современном пятиборье Эдик Зеновка. Гимнастка ушла из жизни, сверкнув напоследок так, как мало кому удавалось: за считанные дни до своей трагической гибели выиграла пять золотых медалей на чемпионате мира в Брюсселе.
* * * Накануне мужского командного финала мы смеялись от души: за несколько минут до начала соревнований компьютер вдруг выплюнул протокол, в кoтopoм по ошибке на трех языках был проставлен итоговый результат битвы, которой только предстояло начаться: Объединенная команда - золото, Китай - серебро, Япония - бронза. Так оно все и вышло… Триумфальное выступление наших мальчишек оставило тем не менее немножко грустный осадок. Словно инопланетяне, они творили нечто, не вполне доступное разумению. Я наблюдала за реакцией судей и не могла понять: то ли они все находятся в шоке от столь невероятных сложности и качества и просто не способны их осознать, то ли от жары им было просто не до гимнастики. Во всяком случае, оценки казались весьма сдержанными.
Всего лишь день спустя судьи почти в открытую начали делать все возможное, чтобы отыграться на русских за первую победу.
Но отыграться не получилось... О том, какой ценой дались девчонкам эти несколько дней до старта, как и сама победа, можно было догадываться по запавшим глазам и безумной хрупкости их гимнастических фигурок. И без того ограниченные в еде и питье, что при олимпийском изобилии превращалось в изощренную пытку, в день первого финального старта от напряжения девочки не могли заставить себя проглотить даже то немногое, что не грозило обернуться лишним весом.
Гимнастки России, США и Румынии - всех трех команд, претендовавших на золото - выступали, к тому же, в последней, ночной смене. Она начиналась в одиннадцатом часу вечера, и, казалось, беспредельно уставшая публика невольно распространяет эту свою усталость на всех вокруг. Наблюдать за всем этим со стороны порой было невыносимо.
- Скорее бы все закончилось, - произнес рядом со мной телекомментатор. - И ведь не поможешь ничем, не подойдешь. Мы, мужики здоровые, этого олимпийского напряжения не выдерживаем, а требуем чего-то от девчонок. Да и за ошибки ругаем на всю страну… Наши гимнастки, казалось, отрешились в тот вечер от всего мира. Когда какая-то из них выходила на помост, остальные, стайкой сбившись рядышком, закусывали губы и сжимали кулачки. Детеныши, брошенные в олимпийское пекло и обязанные выстоять. Против них были не только судьи: забитые звездно-полосатыми полотнищами трибуны зала откровенно болели за американок.
Света Богинская, единственная, кто уже проходил подобное испытание за четыре года до Барселоны - в олимпийском Сеуле, напрочь забыла о себе и, как наседка, успокаивала, обнимала то одну, то другую подругу, и мне с недоумением вспомнились ее слова, сказанные во время одного из тренировочных сборов: «Мы же так далеки друг от друга по возрасту. Да и интересы у нас совсем разные. Поэтому я всегда предпочитаю быть одна». А когда наконец они выиграли, и Таня Гуцу в голос зарыдала, выронив из рук нехитрые спортивные пожитки, то именно Богинская прижала ее к себе, гладила, успокаивала, закрывая спиной и руками от вмиг набежавших репортеров.
И радоваться командной победе, когда она все-таки состоялась, уже не было сил… * * * Богинской в Барселоне не повезло больше, чем кому бы то ни было. Ее золотая медаль в командном первенстве так и осталась единственной. На отдельных снарядах судьи придирались к нашим девчонкам как только могли. Словно стараясь отомстить за тысячные доли балла, которые сложились в пользу Татьяны Гуцу в многоборье, отделив ее золото от серебра американки Шэннон Миллер. Именно поэтому единственное индивидуальное золото, которое Таня Лысенко выцарапала у соперниц на бревне можно было без всякой натяжки расценивать как спортивный подвиг. Всего за год до Игр Тане страшно не повезло на чемпионате мира в Индианаполисе: выступая на брусьях, она воткнулась руками в жердь и сломала пальцы. Перед Играми у Лысенко появилась новая проблема: от больших нагрузок стал сдавать организм – сводило мышцы. Правда об этом знали только ее тренер и она сама.
Улыбчивая обычно, и предельно вежливая Таня, сойдя с пьедестала, попыталась было поддержать начатый мной разговор («Расстроилась, честно говоря, из-за прыжка, да и в многоборье могла выступить получше... ») и вдруг, уже не сдерживая брызнувших слез, опустилась прямо на маты: «Ой, что-то я ничего больше не могу».
Потом, отплакавшись, она вдруг подняла на меня грустные глаза и совершенно неожиданно сказала: - А ведь команды такой у нас уже никогда-никогда не будет. Разбежимся кто куда... А еще в Барселоне был полностью наш мужской пьедестал в многоборье, четыре золота Виталия Щербо на отдельных снарядах, приобретенное им звание шестикратного (в общей сложности) олимпийского чемпиона. В заключительный день соревнований трибуны устраивали Щербо раз за разом такую бешеную овацию, что арбитр, рискующий попридержать оценку нашему гимнасту, имел почти стопроцентные шансы быть растерзанным инчадой - испанскими болельщиками прямо у судейского пульта.
* * * В самолете, который вез из Барселоны в Москву первую группу олимпийцев, мы со Щербо сидели рядом. Все - и журналисты, и спортсмены, и их совсем еще нестарые тренеры - были уже, как водится, на «ты», чувствуя себя единой командой с единственным желанием: «Скорее домой! » Виталий то и дело вскакивал, пытаясь воевать со стюардессой, которая упорно пыталась отправить его необъятных размеров сумку вниз, в багажное отделение: «Девушка, милая, вы с ума сошли! Там же медали!! !» И только когда «девушка», отчаявшись, махнула в его сторону рукой, уселся на место и как-то очень тяжело замолчал. - Я не сказал тебе в зале… Не потому, что скрывал что-то, просто тогда сам еще решения не принял. А сейчас все решено, - Виталий на секунду прикрыл глаза, то ли вновь вспоминая Олимпиаду, то ли пытаясь представить: как оно все будет дальше, в новой жизни... - Уезжаю я… В Германию. - А как же Белоруссия? У вас ведь теперь своя страна, своя сборная… - Так я и буду продолжать выступать за Белоруссию. Хотя по большому счету, если разбираться, кто мне больше в этой жизни дал, то ответ однозначный - молодежная сборная СССР. Я же никогда дома в Минске даже не тренировался - все время на «Круглом», все время под Москвой, все время вместе с командой. И уезжаю в Германию не потому, что там лучше или сытнее, а потому, что мне абсолютно все равно теперь, где тренироваться. Нет команды - и, значит, все равно…
