Иногда я вспоминаю те Игры и думаю, что никогда не смогла бы их выиграть, если бы рядом был тренер. С Дедовой я могла позволить себе покапризничать, уговорить ее отложить наиболее сложные прыжки на другой раз. Здесь же у меня был детально расписанный по дням тренировочный план, нарушить который хотя бы в мелочах даже не приходило в голову. Плюс – совершенно осязаемая ответственность перед Валентиной Николаевной.
Каким образом я попала в финальную восьмерку, так и осталось непостижимой тайной. Вплоть до последнего прыжка шла на 12-м месте, но все-таки в итоге «ускреблась» на восьмое. А в финале все начиналось с нуля. И я ухитрилась завалить там самую первую попытку.
Это и спасло. Неудача напрочь выбила из головы всякие дурацкие мысли по поводу возможной медали. И все встало на места. Настолько, что после шести прыжков я оказалась на первом месте.
Остальные воспоминания остались очень рваными. Седьмая – предпоследняя - попытка тоже получилась удачной. Я продолжала опережать олимпийскую чемпионку Мюнхена Ульрику Кнапе на несколько баллов. В этот момент для тренеров, да и для меня тоже, стала очевидной вся несуразность происходящего.
В прыжках в воду Кнапе была таким же символом, как великий итальянец Клаус Дибиаси. Она одинаково уверенно побеждала на трамплине и вышке, и опередить ее на соревнованиях считалось высшей доблестью для любой спортсменки мира. В Монреаль шведка (и об этом знал весь мир) ехала с одной-единственной целью: завершить свою спортивную карьеру золотой олимпийской медалью.
В том, что эта награда достанется ей, не сомневался никто. На Ульрику «работали» судьи, и это считалось нормальным: слишком много титулов к тому времени лежало на ее счету. Никто, как тогда казалось, не должен был этой победе помешать, тем более, что Ира Калинина – единственная, кто реально соперничал с Кнапе все предыдущие годы и выиграл у нее предыдущий чемпионат мира, – просто не выдержала ежедневных напоминаний о близком золоте. Перегорела... На протяжении двух предыдущих лет по какой-то необъяснимой случайности жеребьевка крупных соревнований складывалась так, что мне приходилось выходить на вышку сразу после Кнапе. В этом сравнении я постоянно чувствовала себя гадким утенком, тем более, что шведку уже тогда судили лояльнее, чем остальных. Но Дедова однажды сказала: - Когда-нибудь такая жеребьевка может оказаться тебе на руку. Когда ты прыгаешь сразу после Ульрики, ваши прыжки легко сравнивать. И если станешь прыгать не хуже, судьям будет тяжелее тебя «утопить».
В Монреале мне снова выпало прыгать следом за шведкой... Ошибиться в заключительном прыжке, я просто не могла. Он был самым уверенным и самым надежным. Потому и стоял в конце программы. Но, вытянувшись на краю вышки спиной к воде, я вдруг почувствовала, как у меня задрожали ноги. Мелькнула мысль: «Нужно скорее оттолкнуться. Иначе – упаду». И, войдя во вращение по четко отработанной траектории, еще не коснувшись воды поняла: первая!
Вынырнув из воды, я вдруг с ужасом поняла, что не вижу ничего вокруг: и бассейн, и трибуны в каком-то тумане, сквозь вспыхивающие точки в глазах, начали уплывать в сторону. Захотелось лечь прямо на бортик и закрыть глаза… Потом была пресс-конференция в небольшом зале, где какой-то странного вида запыхавшийся мужик неотрывно смотрел на меня, периодически снимая и протирая запотевающие очки. А когда вопросы журналистов иссякли, вдруг, срывающимся голосом, произнес: «Леночка, дочка…» * * * 29 лет спустя в Монреале на чемпионате мира-2005 по водным видам спорта я сделала интервью с Кнапе. Закончив выступать, она стала работать тренером, а в 1996-м впервые привезла на Олимпийские игры в Атланту свою 14-летнюю дочь Анну.
При встрече мы каждый раз мило улыбались друг другу, но разговаривали исключительно о детях. Словно никогда и не сражались друг с другом насмерть. Мне казалось, что рана, которую я нанесла Ульрике в 1976-м, не заживет никогда. Лишь мужу Кнапе – в прошлом прыгуну в воду той же самой шведской сборной – Матсу Линдбергу я как-то призналась, что писать о его дочери мне гораздо приятнее, чем было соревноваться с его женой.
Матс тогда грустно улыбнулся: «Знаешь, Ульрика ведь до сих пор очень часто вспоминает тебя».
В один из дней чемпионата я увидела Кнапе в бассейне. Она беседовала с молодой женщиной в форме шведской сборной и, заметив меня, тут же приветственно помахала рукой: – Знакомься, Елена, – это Лотта, врач нашей команды. А это, – Ульрика сделала паузу, словно размышляя, как получше представить меня собеседнице, – та самая особа, которой я проиграла в 1976-м. Не бойся, я не собираюсь перегрызть ей горло. В конце концов, – при этих словах Кнапе искренне рассмеялась, – 29 лет назад мы обе сильно испортили обедню всей Канаде. Здесь, похоже, помнят об этом до сих пор... В этом Кнапе была права. По пути в бассейн я долго отбивалась от въедливого канадского репортера, который неподдельно радовался тому, что нашел-таки «ту самую русскую», и не скрывал желания отыскать с моей помощью в бассейне «ту самую шведку».
Устроившись на трибуне, журналист с восторгом принялся щелкать затвором наведенной на нас с Кнапе камеры, мне же оставалось лишь продолжить начатый Ульрикой разговор. Тем более, что все эти годы мне очень хотелось когда-нибудь поговорить с ней о тех, монреальских Играх.
– Знаешь, я до сих пор помню, насколько виноватой чувствовала себя тогда в Монреале… – Почему? – искренне удивилась Кнапе.
– Потому что тобой нельзя было не восхищаться. Тем, как ты прыгала, как по-королевски выглядела на снаряде. Не поверишь, до какой степени я жаждала у тебя выиграть. А когда это случилось, вдруг поняла, что мне отчаянно жалко, что именно я стала причиной твоих слез.
– Господи, и ты до сих пор вспоминаешь об этом?
– Ну да. Помню, как ты пришла на пресс-конференцию и сказала, что не говоришь по-английски – чтобы не общаться с репортерами.
– Надо же... А я этого совсем не помню. Как и сам финал. За день до него травмировала шею - неудачно вошла в воду на тренировке. Наши врачи были в панике, предложили сняться с соревнований, но я знала, что не имею права согласиться. Мне казалось, что никогда не прощу себе этого. Ведь еще до Олимпийских игр решила, что эти соревнования станут в моей карьере последними. Чемпионат мира в 1975 году я, если помнишь, проиграла и весь следующий сезон жила мыслью о том, что ничего важнее выступления в Монреале в моей жизни просто быть не может. И тут эта травма... Не спала всю ночь - никак не получалось пристроить голову на подушке. Прыгать было настолько больно, что, когда все закончилось, у меня вообще не осталось никаких чувств. Только облегчение от сознания, что все позади. И что никогда больше мне не придется лезть на вышку и снова прыгать вниз.
К тому же, мы уже несколько лет встречались с Матсом, собирались создать семью, мечтали о детях. Если бы не это, я, возможно, переживала бы свой уход из спорта сильнее. А так все случилось само собой. Просто началась совершенно другая жизнь. Родился сын, потом - Анна.
По нынешним меркам я ведь занималась прыжками в воду не так долго – всего двенадцать лет. Да и начала поздно. До 13-летнего возраста плавала. Даже выиграла однажды серебряную медаль на чемпионате Швеции - на дистанции 200 метров баттерфляем. Может быть, так и осталась бы в плавании, но, видимо, с самого начала выбрала неправильный стиль. Плавать баттерфляем безумно тяжело. По сравнению с этим прыгать в воду было сущим развлечением.
- Понимаю. Сама сбежала из плавания в прыжки - и тоже довольно поздно. Первый раз залезла на 10 метров в 12 лет, а в шестнадцать уже выступала на чемпионате Европы.
- Это я помню хорошо... Я тогда еще подумала, что ты, наверное, совсем сумасшедшая, если вытворяешь такое на вышке. Мне тогда тренер так и сказала: если от кого и придется ждать неприятностей в ближайшем будущем, так это от тебя. Видишь, она оказалась права... * * * На следующий день после моей победы мы вдвоем с отцом поехали в центр города - покупать подарок Валентине Николаевне. У меня в кармане лежали 500 долларов – совершенно непомерные по тем временам деньги. Премия, полученная утром от руководства олимпийской команды за золотую медаль. Отца сопровождал кто-то из журналистов. Меня представители прессы оставили в покое, посчитав, видимо, за абсолютную дурочку: на все их вопросы я хихикала и без остановки пожирала мороженое, вынуждая папу покупать его на всех углах.
Да и о чем было рассказывать? О том, как перед финалом, меня разыскала возле олимпийской деревни мама, которая приехала в Монреаль в туристической группе? Как тренер, она прекрасно понимала, что мне ни в коем случае нельзя позволить заснуть днем, чтобы не снизился тонус разбуженных первой тренировкой мышц, равно как нельзя и чересчур много думать о предстоящих соревнованиях. Мама тогда притащила к воротам деревни целую сумку каких-то купленных по дешевке на последние деньги маечек, цепочек, браслетиков, сережек, кукол... И я, обвешавшись этими цацками с ног до головы, с куклами в руках несколько часов прыгала в комнате перед зеркалом... Или о том, как самозабвенно я хотела обыграть в финале Кнапе? Наверное, можно было бы рассказать и о том, как уже в час ночи, стоя на узеньком, но высоком пьедестале, я отчаянно боялась оттуда сверзиться: награждение проводил какой-то крошечный, но очень напыщенный японец с эмблемой Международного олимпийского комитета на пиджаке, и чтобы он дотянулся с медалью до моей шеи, пришлось утыкаться головой в собственные коленки... А потом заиграл гимн. И я поняла, что слезы от этих звуков текут по лицу сами. Просто текут – и все.
Строить из себя несмышленыша перед журналистом было гораздо проще. Но именно во время той прогулки, сидя задом наперед на спинке скамейки городского парка и болтая ногами в воздухе, я вдруг услышала слова отца: - Она упрямая, своевольная... Но необыкновенно хороша, когда очень трудно и когда все вокруг складывается против нее. Это я говорю вам, как тренер... Большего комплимента мне не приходилось слышать от него за всю свою жизнь. Когда журналист, наконец, оставил нас в покое, и мы отыскали для Дедовой в ближайшей ювелирной лавке золотой медальон в виде канадского кленового листа с массивной цепочкой, я протянула оставшиеся деньги отцу: - Купи себе кожаную куртку. Ты же давно об этом мечтаешь.
Он резко отвернулся в сторону и заплакал...
