В квартире Тарасова при жизни тренера я была лишь однажды - готовила материал об одном из игроков тарасовского ЦСКА. Анатолий Владимирович уже был тяжело болен. Ответив на несколько вопросов, ворчливо извинился: «Все. Уходи. Устал я разговаривать...» В эту же квартиру я пришла в декабре 1998-го. Там ничего не изменилось: охапка клюшек, огороженная самодельным барьерчиком, шайбы, кубки, фотографии. Увидев, как я рассматриваю стены, Нина Григорьевна Тарасова вздохнула: - Каждый день мужа вспоминаю. За что не берусь, все хранит следы его рук. Он был хозяином дома в полном смысле этого слова. Сам заказывал мебель, делал стенные шкафы. Любил, чтобы все было исправно, все - под руками. Раньше как только он куда уезжал, я затевала ремонт, чтобы к его приезду сделать дом еще более обустроенным. А сейчас не могу - не хочется ничего менять. Одна радость - обе дочери живут в этом же доме. Сейчас, кстати, позвоню - пусть Галя вам об отце расскажет.
Потом мы беседовали втроем. Точнее, я лишь подвигала диктофон то к матери, то к дочери, и их воспоминания ложились на пленку.
- Мы познакомились, когда Толя учился в высшей школе тренеров, а я в институте физкультуры. И прожили вместе пятьдесят пять лет, - рассказывала Нина Григорьевна. - Я даже не знаю, каким образом муж всему научился, За что не брался, все получалось. Сам, например, на даче прорубил из дома дверь, сделал открытую террасу. После войны, помню, он нам с Галей из красного футбольного мяча сделал очень красивые плетеные босоножки. Очень вкусно готовил. Мы все - совы, а он - ярко выраженный жаворонок. Всегда рано вставал, сам делал завтрак - хотел, чтобы мы просыпались с хорошим настроением. Я же как-то раз хотела его порадовать и ко дню рождения достала весы. Обычные, медицинские.
Купить их в то время было невозможно, а Толя заботился о весе. Но на подарок он даже обиделся. Мол, могли бы в день рождения не напоминать о больной теме. Уже тогда у него были проблемы из-за того, что прекратил вести активный образ жизни, стал много времени проводить в машине. Сначала он довольно активно с этим боролся - ложился в клинику лечебного голодания, сбрасывал килограммов по 10. Потом, правда, опять набирал. Привык, что дома всегда гости, что холодильник должен ломиться. Позже за его диетой стала следить я. Делала творог, готовила овощные салаты. А он втихаря звонил Гале: «У тебя каша есть? А пюре? Так есть хочется...» И она ему несла кастрюльки, а я делала вид, что не знаю об этом.
- Как я могла отказать, - улыбнулась Галина. - Отец всегда баловал меня. К Тане относился гораздо строже: видимо, почувствовал, что в отличие от меня, она может многого добиться в спорте. Таня была очень активной, в пять лет начала заниматься фигурным катанием. Сама она очень хотела стать балериной, мы с мамой даже отвели ее на конкурс в школу Большого театра. Таня прошла два тура, а дальше нужна была протекция. В то время отец был хорошо знаком с известной балериной Семеновой, но просить его о содействии было совершенно невозможно. У нас ведь даже собственной квартиры не было очень долго. Была комната.
Об этом совершенно случайно узнал министр обороны. И однажды, когда папа пришел на прием поговорить о делах команды, спросил отца, есть ли у него личные просьбы. Папа сказал, что нет. Но министр устроил отцу форменный допрос и вынудил отца сказать, что семья живет вчетвером в коммуналке. Тогда-то и дали двухкомнатную квартиру. Отец вообще был очень щепетильным во всем, что касалось семьи. Был, кстати, страшно недоволен тем, что Таня, став тренером, практически сразу вошла в сборную. С его точки зрения тренерскую карьеру правильнее было бы начинать в детской школе провинциального городка. Когда же Таня была совсем маленькой, то он лично каждое утро выходил на балкон и следил, насколько добросовестно она делает зарядку. И не дай бог ей было срезать какой-нибудь угол во время бега - задание тут же удваивалось.
- Детские воспоминания у меня очень рваные, - продолжала Галина. - Помню железную ногу, на которой папа делал обувь. Он, действительно, мог все. Такая же была его мама - Екатерина Харитоновна. Она замечательно шила - делала одежду еще Вере Холодной. Что-то перелицовывала, что-то собирала из кусочков, одевала маму, нас с Татьяной. Кстати, первые Танины фигурные платья шила тоже она. Еще помню гостей, которые постоянно собирались у нас в доме и то, как родители танцевали. Папа все время наступал маме на ноги, целовал ее и все смеялись.
Когда у нас появилась дача, отец стал проводить там почти все свободное время. Я только потом начала понимать, что в нашей двухкомнатной квартире ему было просто тесно. А на даче он дорывался до простора. Дом был очень маленький и даже не бревенчатый - засыпной. Три комнатки и терраса. Отец сам что-то сажал, разводил огурцы, тюльпаны, розы. Уже когда плохо ходил, то надевал футбольные наколенники, чтобы было удобнее обрабатывать грядки. В подполе у него всегда стояли три огромные дубовые бочки (подарок болельщиков) - одна с капустой, другая - с помидорами, третья - с грибами. Он прекрасно консервировал огурцы, даже пробовал солить арбузы. И каждый раз, когда приезжал в Москву, привозил с собой два ведерка с соленьями.
Даже в багажнике всегда был целый склад припасов. На тот случай, если неожиданно случится заехать в гости. Любителем выпить отец не был, но закусить и тем более угостить любил от души. Любил сам готовить. На свое 70-летие он, помню, загорелся идеей устроить на даче мальчишник - обожал мужские компании. Мама была в ужасе - зима все-таки, декабрь месяц - и настояла, чтобы вместе с ним поехали мы с Татьяной. Отец посмотрел, что мы привезли из еды - а наготовлено всего было чудовищно много, и заявил, что хочет сделать еще и пельмени. И лепил их полночи - мы только успевали выносить подносы на мороз. Еще он успел построить баню, очень тщательно отделал ее внутри.
Его аккуратность всегда поражала. Когда мы просыпались, папа был чисто выбрит, сколько бы не возился на огороде, следил, чтобы были чистые руки, чтобы вся посуда была перемыта и стояла на местах. Такой же порядок был в его бумагах в рабочем кабинете. Он очень любил жизнь во всех ее проявлениях. И обожал природу. Наверное, таким образом просто отдыхал от своей сумасшедшей работы. Ругал нас: мол, вы, девки, ничего не понимаете в красоте. А мы просто не выдерживали масштаба его бесчисленных увлечений. Когда ему однажды пришло в голову разводить фиалки, то это было не пять горшков и не десять - а полсотни, расставленных по всем подоконникам в доме. При отце мы ежегодно выкапывали сотни луковиц разноцветных тюльпанов, чтобы осенью высадить снова. А он ужасно огорчался, если при выкапывании хоть одна луковица оказывалась разрезанной лопатой. Разводил совершенно необыкновенные гладиолусы, розы, махровую сирень. Все это цветет до сих пор. Тюльпаны, правда, мы не выкапываем, они одичали и стали красными.
- Анатолий Владимирович был строгим отцом?
- У него было огромное чувство ответственности за все, что происходит. Папа, например, очень строго относился к игрокам, но и сам был предельно дисциплинирован. Когда он играл, то вообще не брал в рот спиртного. Никогда не курил. И до последних дней жизни не знал, что мы с Таней курим. А мы скрывали, потому что знали его характер: мог бы просто в ярости выгнать из дома. Хотя никогда не поднимал на нас руку. Сердился, когда мы совершали какие-то проступки. И не дай бог нам было нам расстроить маму. В глазах отца это был самый страшный грех.
Он очень ее берег, старался почаще радовать. Был, правда, случай, когда папа привез из-за границы туфли, на несколько размеров больше маминого. В другой раз купил два сапога из разных пар. Но об этом мы ему так никогда и не сказали: понимали, что на все покупки у него бывает от силы час. Да и голова занята совсем другим.
- Он очень переживал, когда его убрали из сборной?
- Это было ужасно. Мы с мамой не пошли на ту злополучную игру - остались дома. Когда отец из-за судейской несправедливости увел команду со льда, мама встала перед телевизором на колени. А на экране сорок минут показывали то пустой лед, то ложу, в которой сидел Брежнев. Отец пришел мрачный, но не сказал нам ни слова. Он никогда не позволял себе показывать, что расстроен, или ему плохо: одни ведь женщины в доме. Но, знаю, страшно переживал. Особенно то, что его лишили звания заслуженного мастера спорта и заслуженного тренера страны. Ведь он-то как никто другой знал, насколько честно служил спорту всю жизнь. А получилось, что настоящий спорт для него закончился в 52 года.
Лишь через несколько лет отошел, увлекся «Золотой шайбой». В этом году, кстати, уже в пятый раз будет проходить турнир сельских детских команд. Я хорошо помню, как появилась сама идея. Под Костромой в селе Шувалово много лет работал тренером человек по фамилии Гусев - фанатик хоккея, который добился того, что все село от дошкольников до призывников зимой играли в хоккей. Он несколько раз писал отцу и в конце концов сумел прорваться лично. Помогла мама. Она сама родом из небольшого городка Епифань - ее отец после Университета работал там главврачом больницы - и мама всегда старалась помочь тем, кто приезжает в Москву из провинции.
Вместе с Гусевым отец поехал в Шувалово, хотя уже плохо ходил. И был просто потрясен, увидев, какой неиспользованный кладезь талантов кроется в селах. И уже следующей зимой в Шувалово прошел первый турнир для сельских команд.
...Обручальное кольцо у Нины Григорьевны появилось лишь к 50-й годовщине свадьбы. Сам Анатолий Владимирович уже почти не выходил из дома, - попросил дочек по секрету от жены купить подарок. На торжестве , которое традиционно отмечалось на даче, юбиляры сидели в королевских креслах: Татьяна тогда работала с театром «Звезды Тарасовой», ставила «Спящую красавицу», эти кресла были заказаны для премьеры. Но оказались слишком громоздкими и тяжелыми для гастрольных поездок. Поэтому из «Лужников» их и привезли на дачу. Там эти кресла стоят до сих пор. А весной расцветают тюльпаны, которых с каждым годом становится все больше и больше.
